В интервью "Эху Петербурга" Михаил Шемякин рассказывает о своем отношении к проблемам строительства в историческом центре Петербург и о том, как его можно остановить.
   Ведущая: Наталья Костицина
   Гость: Михаил Шемякин
   
   Н. КОСТИЦИНА: Вы не часто бываете в Петербурге, но все же бываете. Наверное, видите, как меняется город.
   
   М. ШЕМЯКИН: Не в лучшую сторону, увы. Грязи хватает, но самое, конечно, печальное то, что я вижу, как Петербург фактически меняет свой лик на лицо довольно сомнительной внешности. Во всем чувствуется вкус новых русских, если можно назвать это вкусом или стилем новых русских. Это безвкусные здания. Совершенно не понять, почему они внедряются в архитектуру Петербурга. Совсем недавно мне прислали во Францию, где я сейчас проживаю, прислали... забыл название газеты, но петербуржская газета, где 2 страницы были как раз посвящены тем проблемам, о которых мы сейчас говорим. Одна страницы газеты была написана - люди, которые борются, отстаивают мертвый Петербург. И я увидел свой портрет среди портретов замечательных людей, таких как Даниил Гранин, Сокуров, еще ряд деятелей культуры, которых я, и не один я, уважаю. А вторая страница была с портретами крупных бизнесменов, директоров строительных компаний, ну, и, прежде всего, губернатора города Валентины Матвиенко. И заголовок данной страницы был - люди, которые борются за живой Петербург, за живой город. Таким образом, я, Даниил Гранин, Сокуров, другие интеллигентные люди и просто петербуржцы, которые любят Петербург, мы, оказывается, боремся за мертвый город. За город бессмертных писателей - Достоевского, Гоголя, Пушкина, великих художников, которые здесь работали и воспевали этот город. Мы, оказывается, отстаиваем каких-то, давно пора которым на погосте пребывать в безызвестности, наверное, каких-то покойников.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Смотрите, когда говорят, что город должен развиваться... И, в общем, Вы же побывали... Где Вы только не бывали.
   
   М. ШЕМЯКИН: Очиститься он не может просто? Сначала чиститься, ремонтироваться...
   
   Н. КОСТИЦИНА: Очиститься от чего?
   
   М. ШЕМЯКИН: Приводится в нормальное состояние, в котором можно жить. Вы загляните во многие дворы в центре города... Мне, например, Путин выделил помещение для того, чтобы я там работал, а я сделал из этого фонд, делаем там выставки, программы музыкальные и прочее. В этот двор страшно войти, а мы живем рядом вообще с Невским проспектом. Подобные дворы всюду. Грязь, мусор, все разваливается к черту. Давайте сначала приведем этот город в порядок, а потом подумаем, что можно разрушать, что можно внедрять.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Считается, что сносятся дома, потому что эти дома уже находятся в столь аварийном состоянии, что лучше их снести, пока они сами не развалятся, - дома в исторической части города.
   
   М. ШЕМЯКИН: Всегда можно найти какие-то поводы для того, чтобы снести тот или другой дом. Я понимаю, есть дома в ужасном, аварийном состоянии и все. Но можно, в конце концов, с архитекторами договориться так, что если даже этот дом сносится, он полностью восстанавливается по чертежам, каким он был, а не строить какую-то, извините, залепуху, которая нравится только новым русским, состоящую из стекла, гранита полированного, и напоминающего, извините за выражение, дерьмо-пирог какой-то, от которого муторно становится.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Смотрите, Вы же поездили по многим странам, были на разных континентах, в разных мегаполисах. Вот там они также, с таким же внедрением современного строительства аляповатого сталкиваются, как сейчас в Петербурге? Или мы набираем, что называется, обороты, после того, как все уже отказываются от каких-то нововведений.
   
   М. ШЕМЯКИН: Ну, Вы знаете, как можно сравнивать то, что происходит сегодня в России, и происходит на устоявшемся Западе или в той же Америке, в которой я прожил 28 лет. Там все-таки пока цивильное государство. А назвать Россию сегодня цивильным государством в высоком смысле слова, ну, никак язык не повернется у нормального человека, Вы понимаете. Когда портят какая-то, извините за выражение, иначе не назовешь, банда богатеев, не известно, каким образом разбогатевшая в такой короткий срок, весь пейзаж, к которому мы привыкли, петербуржцы, портится вот этим зданием новой биржи - просто уродуется вообще - это же, извините, преступление не только против города, это преступление фактически против русского народа. Потому что этот город - это история России. Это история всего мира. И то, что делается, - это преступление. И все эти сегодняшние выкрики чиновников высшего эшелона петербуржского, которые бьют себя в грудь и кричат: «Да-да, мы постараемся исправить», - они ни к чему хорошему все равно не приведут. Это нужно объявлять как настоящее преступление против государства, против российского народа. И судить этих людей, а цацкаться вообще с ними, как привыкли цацкаться со всеми богатеями на сегодняшний день по всей России.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Вы знаете, я помню, несколько лет тому назад мы сидели с Вами в этой студии и как раз говорили о возможном строительстве Мариинского театра 2. И Вы тогда мне сказали, что это еще цветочки по сравнению с теми ягодками, с теми небоскребами, которые в скором времени могут появиться в Петербурге. Пророчество, получается, сбывается.
   
   М. ШЕМЯКИН: Вы знаете, к сожалению, часто мои пророчества сбываются. Когда к власти приходил Буш, хотя он еще не был президентом, меня спросили: «Что Вы думаете о приходе данного господина?». На что я сказал тогда на пресс-конференции, что я считаю, что если Буш придет к власти, младший, то он причинит горя много не только Америке, но и всему миру. Что и произошло, к сожалению. Более вообще, мне кажется, дурковатого и безобразного президента Америка еще пока не знала. Тоже самое, допустим, происходит и здесь с моими пророчествами. Да, вообще я был одним из первых, кто, не смотря на то, что мы друзья с Валерием (как говорится, Валера - друг, но Петербург дороже), я был одним из первых, кто выступил против этого безобразного, я считаю, проекта, за который, если он осуществится, будет потом петербуржцам стыдно. Потому что портить вообще исторический силуэт Мариинского театра вот этой безобразной залепухой стеклянной - это просто преступление очередное против архитектуры, против истории.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Ну, смотрите, Вы же, как художник... Понятно, что Петербург - это как полотно. Вот как на этом полотне должны аккорды красок располагаться, чтобы это было живой, единой картиной...
   
   М. ШЕМЯКИН: Вы знаете, не навреди. Часто архитекторы, очень талантливые, бывает очень художники неплохие, которые хотят что-то внести новое, но всегда нужно очень осторожно к этому подходить, Вы понимаете. Учитывая то, что Петербург ведь и так очень пострадал. Недавно вышла книга, для меня очень страшная, очень интересная одновременно, - это соборы, монастыри, церкви, уничтоженные за годы советской власти. Ну, это просто обличительный документ. Я даже не предполагал, что столько было уничтожена. Эта книга должна продаваться... Я не знаю, наверное, бесплатно рассылаться сегодня петербуржцам. Я уже не вижу, кстати, на прилавках. Это чудовищно, что было сделано. Но при мне, я помню, например, я помню, я стоял рано утром у окна - с Загородного проспекта я наблюдал с шестого этажа, как на моих глазах исчез с горизонта Сенной собор. Он был взорван. Это историческая вещь, о которой писал Достоевский. Представляете, что такое Сенной собор для петербуржца. Потом я помню ,как мы стояли с поэтами и наблюдали... Кстати, Бродский потом написал замечательное потом стихотворение, тоже страшное, - Греческий собор. Взрывали Греческий собор. Только я был свидетелем, как на моих глазах взорвали два памятника архитектуры в Петербурге. В тот же момент было повальное увлечение расширением коммунальных квартир, и надстраивали дома. То есть на один, на два этажа. То есть фактически часть Петербурга, вот набережная Фонтанки, все дома, которые окружают этот канал, они все, в большинстве, были изуродованы двумя-тремя этажами. То есть фактически сломали силуэт города. Вспомним еще бомбежки страшные, и вот эту жуткую книгу. А сегодня новое нашествие - пришли богатые русские. Им хочется что-то здесь в городе делать, вытворять. Опять же, я не против того, чтобы город становился красивее. Но давайте подумаем о том, как сохранить то, что осталось.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Как сохранить? Вот есть какие-то рецепты. Ведь этим новым русским, людям, которые имеют деньги, им не объяснишь.
   М. ШЕМЯКИН: Потому что у них ведь голова по-другому устроена. Ведь им объяснить что-либо сложно. Я читал интервью одного, извините за выражения... Не буду перед микрофоном говорить грубые слова. Который просто-напросто здесь что-то строит, выкаблучивает. Но он написал: «Мне нравится в красивом городе строить красивые дома». Ну, как-нибудь Петербург обойдется без твоих красивых домов, господин хороший. И потом, если город красивый, почему ты думаешь, что ты своим домом его можешь сделать более красивым? Подумай сначала, посоветуйся, может быть. Но самое вообще удивительное в этой истории, вот эти все толстосумы, которых сегодня развелось очень много по Руси великой, они ведь не думают, что они вытворяют. Ведь фактически они пилят тот сук, на котором они сидят. Если будет уничтожаться облик Петербурга, не будет здесь туристов, город будет беднеть просто. Вместо того чтобы брать пример с Венеции, где мы бываем почти ежегодно на карнавалах, как Вы знаете, я там выступаю, делаю программу специальную для того, чтобы показать, что из себя Россия может явить в карнавальном жанре. И я знаю, что в момент карнавала, например, просто сдерживаете натиск публики, перекрываются железные дороги и все. Такое количество хочет побывать в этом старинном городе. Я не говорю о том, что Венеция просто живет за счет туризма. И этому городу туризм мог бы помочь очень сильно. Ведь на сегодняшний день туризм в Петербурге не так уж развит, Вы понимаете. А если будет уничтожаться облик Петербурга, то и туристы сюда не поедут. Кому охота смотреть на эти залепухи из гранита и стекла, которые внедряют эти новые русские? Города не будет просто, как туристического явления, исторического.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Есть какие-то любимые места в Петербурге, с детства, с юности?
   
   М. ШЕМЯКИН: Которые тоже изуродованы. Я всегда любил бродить по Введенскому каналу. Это замечательный канал. Уникальное сооружение. Деревянный канал, по-моему, чуть ли не единственный в то время был, который сейчас засыпан, снесены великолепные вот эти гранитные фонари... вернее, вот эти сооружения, на которые водружались, мосты снесены... Вот это было одно из моих любимых мест. И много мест, конечно, любимых у меня в Петербурге. Я вижу каждый раз, приезжая, что эти места изменяют свой облик не в лучшую сторону. И это, конечно, очень печалит, это тревожит. Но наша задача попытаться спасти Петербург. И я думаю, что петербуржцы просто должны активнее выступать. Потому что в принципе власти на сегодняшний день, они довольно трусливы, и понимают прекрасно, что не все в порядке в датском королевстве. И когда, например, прижимали пенсионеров, я не помню, чем...
   
   Н. КОСТИЦИНА: Монетизация.
   
   М. ШЕМЯКИН: Люди просто возмутились и вышли на улицу. И Вы посмотрите, как сразу власть имущие затрясли своими жирными задами и сдались, и пошли на попятную. И здесь, если активно будет выступать народ - люди, которые любят Петербург, победа все-таки должна быть за ними.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Люди, которые любят Петербург, выходят, ну, в количестве, может быть, 2 тысяч человек, не более.
   
   М. ШЕМЯКИН: Пока разрешают выходить, конечно, слава Богу, еще выходят.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Значит всем остальным все равно.
   
   М. ШЕМЯКИН: Нет, я думаю, что... Вы знаете, я недавно прочел какую-то статью интересную вообще. Когда народу плохо, он часто отвечает на притеснения деградацией, или на тяжелую жизнь. Мне кажется, что вот здесь есть тоже вот этот момент. Народ часто настолько уже на сегодняшний день начинает в чем-то разувериваться, и люди, которые хотели бы отстоять Петербург, уже, как говорится... Вот я говорил со многими людьми. Они говорят: «У нас опускаются руки. Мы понимаем, что мы бессильны перед этими мешками, набитыми деньгами, и той властью, которая поддерживает их». Поэтому, я думаю, вот эта апатия, конечно, наиболее опасна в данном вопросе, о котором мы сегодня говорим.
   
   Н. КОСТИЦИНА: В этом году Вы были на Венецианском фестивале, да?
   
   М. ШЕМЯКИН: Да, я был. К сожалению, Россия не была представлена. Но нам все было приятно, кто приехал с нами, нам было приятно видеть на громадных экранах опять же Антона Адасинского. То есть прошлый карнавал, когда мы представляли Россию, который показывали даже вот в этот год, потому что это настолько было интересно для венецианцев и для всех людей, которые приехали, это для меня, как для как бы главного организатора данного перформенса, было очень приятно.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Ну, а какие-то планы все-таки о карнавале в Петербурге... Сколько мы лет говорим, столько «а может быть».
   
   М. ШЕМЯКИН: Вы знаете, в свое время, когда люди готовились в Петербурге, и правительство готовилось, к празднованию 300-летию Петербурга, мы со Славой Полуниным, с венецианскими художниками разработали интересную программу. Мы хотели привести сюда гондолы, гондолы на колесах, создать уникальное шествие, все это разработали. И послали в Смольный, в правительство на утверждение, или на рассмотрение хотя бы. Все-таки люди мы не совсем уж не нужные в искусстве со Славой. Но нам даже не потрудились ответить - не отказать, не сказать «да» или сказать, что проект не устраивает. Так что мы не всегда востребованы. Я вот сейчас, например, пытаюсь снова обратиться к правительству, пытаюсь доказать, что, например, академия, о которой я мечтаю, - академия карнавальной культуры, что она необходима. Потому что, во-первых, это развивает кругозор людей, которые начинают интересоваться, что такое костюм, что такое карнавальная культура. И потом, в самом русском человеке, начиная со времен скоморохов, живет вот это желание к какому-то безумному карнавалу, который воплотил Петр I, к маскам. А Петербург вообще - это фактически... Северная Венеция, как его называют, в котором можно был создать удивительные какие-то карнавальные шествия, спектакли.
   
   Н. КОСТИЦИНА: На воде, на суше.
   
   М. ШЕМЯКИН: На воде, на суше. И это бы привлекало колоссальное количество туристов. Если бы правительство понимало бы это, оно понимало, что если бы оно поддержало нас, то оно осталось бы не в прогаре, а в выигрыше.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Слушайте, а почему гениальные идеи, они не востребованы бывают?
   
   М. ШЕМЯКИН: Они бывают востребованы. Очень часто поздно, когда те люди, которые могли бы что-то делать, они или устают, или опускаются руки, прекращают. Ну, будем надеяться, что пока мы с нашими лицедеями живы и готовы двигаться, и готовы участвовать в карнавалах, что-то создавать, может быть, мы окажемся и востребованными.
   
   Н. КОСТИЦИНА: А вот в каких карнавальных масках можно было бы сегодняшний Петербург представить?
   
   М. ШЕМЯКИН: В разных. Петербург настолько многоликий, мне кажется, в таком, метафизическом плане. Здесь могут шествовать персонажи Гоголя, Пушкина, персонажи каких-то чиновников фантастических. Например, мой «Щелкунчик», которого любят очень петербуржцы, и не они...
   
   Н. КОСТИЦИНА: Любят, любят.
   
   М. ШЕМЯКИН: Фактически я думаю, почему любовь к этому балету, который уже скоро 8 лет идет с полным аншлагом, потому что петербуржцы понимают, что это петербуржские маски. Хотя там пишут, что здесь много венецианского... Да, конечно, я очень люблю комедию дель арте, но на самом-то деле вообще я создал вот этот немецкий якобы мир Гофмана, но он безумно вписался в этот метафизический город. Я думаю, петербуржцы как раз это расшифровали - мое таинственное послание в данном балете. Поэтому когда, я думаю, мои крысята, которые бегали по венецианской площади, потому что костюмы мы брали из Мариинского театра, и веселили венецианцев, я думаю, если бы здесь они пробегали по городу, то, во время карнавала, они пользовались бы таким же успехом.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Планы Ваши? Что сейчас, в ближайшее время?
   
   М. ШЕМЯКИН: Планов громадье, как говорил некий поэт, у которого потом тоже руки опустились вообще... Планов много. И карнавальное действие, часть которого мы перенесли из Венеции, это в Манеже, которым я руковожу. Сейчас дорабатываю иллюстрации к книге «Владимир Высоцкий», где я показываю и нового Высоцкого, к которому мы не все привыкли, показываю, почему же его боялись. И вот когда Слава Полунин увидел как раз эти иллюстрации, - я ему показал, он недавно приезжал на мое день рождение, - он мне сказал: «Мишка, ты мне открыл того Высоцкого, которого я не знал». А эта работа очень большая. Я, к сожалению, виноват перед издательством «Вита Нова». Очень долго я работаю. Но действительно это для меня очень сложная и ответственная работа, поскольку это как бы мой графический памятник моему ушедшему другу.
   
   Н. КОСТИЦИНА: А какой там Высоцкий?
   
   М. ШЕМЯКИН: Тот Высоцкий, которого боялись. Это не Высоцкий - разговор у телевидения или «я бегу, бегу по гаревой дорожке», а это тот Высоцкий, который «вдоль обрыва». И я показываю, что такое обрыв. Потому что когда, я помню, он 5 или 6 раз перепевал этот обрыв, поскольку я почти 7 лет записывал его, сидел в наушниках, создал вот эти семь дисков. И каждую песню Володя перепевал иногда по 5, по 7 раз. И последний раз, когда он достигал нужного ему результата, он вытирал пот со лба и говорил: «Сейчас бы стаканчик водки холодной, огурчик, но, знаю, нельзя - мы работаем». Когда мы работали, он никогда не пил. Но он еще, уходя, говорил: «Сегодня, я знаю, я остался». То есть вот так серьезно относился к этим записям. А потом, конечно, шли разговоры о трех-четырех, пяти песнях, которые мы записывали в данный вечер. И как раз шел разговор «Вдоль обрыва, по-над пропастью». И когда он говорил, как рождалась эта песня, он говорил: «Однажды я вышел, и понял, если я заменю одно слово на другое в данной песне, зная, что здесь присутствуют кое-какие люди, я знаю, что у меня будут большие неприятности. И я почему-то подумал, если бы я вообще спел то, чтобы я хотел иногда спеть, наверное, этот край сцены - это и был бы для меня той пропастью, в которую я бы просто летел, навсегда улетев из театра любимого и вообще, может быть, артистической жизни. А, вспоминая твои рассказы, - говорит, - я понял, что для тебя, как не странно, твой обрыв - тот жуткий коридор, в котором я никогда не был, в коммунальном, когда тебя увозили часто ночью или на допросы, или арестовывали. Для тебя обрыв, - говорит, - был твой коридор коммунальной квартиры. Для многих он был другой». Я понимал вообще, что люди, которые вникают или пытаются понять его творчество, они это расшифровывают сразу. В своих иллюстрациях я как раз показывал. Поэтому у меня «вдоль обрыва» - это именно край сцены, по которому везут лошади в траурных попонах... везут гроб поэта, за которым идет сам Пушкин, конечно, переодетый актер. А ангелы, которые поют злыми голосами, - это как раз актеры, статисты с такими картонными нимбами. И смотрит как бы этот спектакль серый волк в мундире со смертью на Красной площади. А уже сами облака образуют вот этот летящий образ этих коней. И Господь Бог, к которому не бывает опозданий, он тоже из облаков как бы выглядывает. Поэтому весь вот тот план, который якобы должен быть на переднем плане, вообще «в гости к Богу не бывает опозданий», он относится туда, где-то размыт, потому что основное, о чем он писал, - о судьбе опасной серьезного артиста в те годы, вот как раз показано в данной иллюстрации именно на переднем плане на этой сцене. Так что иллюстрации очень сложные. Я думаю, что для многих людей это будет очень интересный и своеобразный подарок.
   
   Н. КОСТИЦИНА: А когда книга выходит?
   
   М. ШЕМЯКИН: Книга должна была быть в прошлом, позапрошлом году, но должна выйти в этом. Я просто действительно был занят очень сложным монументом, уже не графическим, а бронзовым, который открылся в этом году в Самаре по заказу бывшего, правда, ныне, к сожалению... губернатора Титова. Я выполнил многофигурную композицию, сделал памятник Высоцкого для Самары, напротив того места, где он пел первый и последний раз перед шестью тысячами зрителями, перед спортивным комплексом.
   
   Н. КОСТИЦИНА: И последний вопрос. Какого памятника Петербургу, с Вашей точки зрения, не хватает?
   
   М. ШЕМЯКИН: Ну, я не знаю. Мне сложно сказать. Многих памятников не хватает, мне кажется. Много здесь жило тех людей, памятники которым были бы просто необходимы данному городу. Не хватает многих мемориальных досок вообще, и прочее. Но это вопрос очень сложный.
   
   Н. КОСТИЦИНА: Ясно. Спасибо.